Сергей Беляев - Приключения Сэмюэля Пингля [с иллюстрациями]
— Но при чем тут ножницы?.. — спросил было я.
Уолсон прервал меня:.
— Сок больных мозаикой растений заразен. Ножницы переносят с больных растений на здоровые вирус табачной мозаики. Что такое вирус, кажется, никто толком не знает. Это ученое название. По-латыни вирус значит яд, вообще всякое заразное начало. Открыл вирус табачной мозаики мистер Ивановский, в далекой России — вот что мне известно. Имя его хорошо знают в лабораториях Индии, где изучается эта проклятая штука, приносящая громадные убытки табачным плантациям. Посудите сами. От этой мозаики снижаются и урожай и качество табака.
Приходится больные листья относить в брак, негодный для производства.
— Ах, вот как! — отозвался я, пораженный словами Уолсона.
— Да. Если вы, Пингль, не очень хотите скучать в конторе за счетами, то присматривайтесь к тому, что делается на плантации. Ваш приятель Харл предпочитает высиживать свои часы за пюпитром. Пусть так. А мне понравилось ваше поведение сегодня на плантации. Мне уже сообщили об этом. Поэтому сейчас же берите три десятка людей, отправляйтесь на участок. Пусть люди под вашим наблюдением вырвут все зараженные растения и при вас сожгут их. Заразу надо уничтожить с корнем. Сделайте серьезное замечание надсмотрщикам. Взыскание на виновных я наложу сам. Кроме того, я напишу мистеру Поллоку. Он сообщит об этом в вирусную лабораторию в Калькутте.
IV
В полдень все живое на плантациях спасалось от немилосердного индийского солнца. Деревья не давали тени, так как лучи падали перпендикулярно к поверхности земли. Я лежал под крышей чаупаля — легкой открытой беседки, выстроенной на опушке пальмовой рощи, и дожидался, когда солнце основательно перешагнет зенит.
Рабочие закончили перепашку злополучного участка и теперь возвращались к чаупалю на отдых. Я успел познакомиться со многими из них, и они охотно рассказывали мне свои новости. На днях в окрестные деревни должны прибыть два уважаемых брамина из Бенареса. Крестьяне собираются строить па берегу реки храм господину Ханну-Манн — богу с обезьяньей головой. В Ранбир приехал муккудам — агент по вербовке рабочих на фабрику, но ранбирские крестьяне довольны заработком на плантациях и не хотят бросать работу у мистера Уолсона.
Мне нравились эти люди. И я не совсем понимал Джима Харла с его пессимистическим отношением к здешней жизни. Я смотрел на дорогу, тянувшуюся вблизи за изгородью. Вот по направлению к Ранбиру верхом на маленькой лошадке проехал Сэтх-Нагр, в черном длинном сюртуке и широких шальварах, перетянутых шелковым оранжевым поясом с потемневшей золотой бахромой. На голове этого управителя владений раджи красовался тюрбан, а пальцы были унизаны толстыми серебряными кольцами. Короткие ноги в желтых ботинках торчали в стороны. Каблуками Сэтх-Нагр колотил сытые бока своей лошадки.
Вот смуглая женщина идет за водой, и за ее платье уцепились двое ревущих малышей.
А вот еще какой-то всадник. Что за черт, да это Джим Харл! Почему он не в конторе; а здесь, на плантации, в такое неурочное время? Очевидно, он ищет меня. Не случилось ли с ним какой-нибудь неприятности?
Мистер Уолсон называл Харла моим приятелем. Так и было на самом деле. Я успел привязаться к этому подвижному, острому на язык человеку. Кроме того, я жалел его. Джим не ладил с Уолсоном, и настроение его, и без того невеселое, в последнее время стало совсем мрачным.
— Вы стали любимчиком Уолсона, — с оттенком иронии сказал мне Джим после моей первой поездки на плантации, когда мы с ним сидели на террасе бунгало, глядя, как закатное солнце золотит верхушки пальм. — И я не завидую вам, Пингль. Будь я на вашем месте, я бы постарался поскорее выбраться из этой трущобы. Мне очень противно здесь. Уолсон относится ко мне несправедливо. Он грубиян, и его тон выводит меня из себя. Он когда-нибудь так разозлит меня, что я не выдержу и отвечу ему как следует.
Зная подобные настроения Джима, я беспокоился за своего вспыльчивого и самолюбивого товарища. Увы, я еще очень плохо разбирался в людях.
И сейчас я с тревогой глядел на подходившего Джима.
— Что с вами? У вас такой расстроенный вид…
— Я ухожу отсюда, — объявил Харл. — Вконец разругался с Уолсоном. За мое правильное замечание о ходе работ он назвал меня мальчишкой и неучем.
Меня охватило возмущение. Со мною Уолсон всегда был вежлив. Очевидно, на него действовал май диплом.
Но если Джиму Харлу не пришлось серьезно учиться, это не значит, что самодовольный, жирный Уолсон может его презирать.
— Это безобразие, Харл, я вполне вас понимаю. Но куда же вы пойдете?
— Куда глаза глядят. Хватит с меня. Я беру расчет. Я крупно поговорил с Уолсоном. Только мне хочется, чтоб он прочувствовал это. Хорошо, если бы я ушел не один. Если вы мой друг, вы поддержите меня.
Мне было жаль Харла. Он выглядел таким беднягой.
Да и грубость управляющего возмущала меня.
Я молча пожал руку Джиму.
* * *Наутро я заявил мистеру Уолсону, что беру расчет. Толстяк удивился, пожал плечами и сдержанно сказал:
— Пожалуйста…
Вечером я сообщил обо всем Харлу. Джим бурно благодарил меня.
— Вы истинный друг, Пингль, я не ошибся в вас. Вы молодец. Завтра мы отправимся вместе искать счастье.
Но утром я не застал Харла в его бунгало. Рабочие сказали, что он ушел в Ранбир. Я с чемоданом направился туда же, рассчитывая встретить его на шоссе у остановки почтового авто. Долго я поджидал его там и начал сильно беспокоиться. Наконец Харл появился без всякого багажа, довольный, улыбающийся.
— Я спешил предупредить вас, Пингль, — сказал он самым любезным тоном, — что автомобиль запаздывает на два часа. Мне об этом сказал Сэтх-Нагр. Кстати, знаете, я помирился с этим Уолсоном. Он так упрашивал меня, предложил мне место заведующего, и я остался. Вам придется путешествовать в одиночестве…
Я посмотрел на этого бестию с усмешкой.
— Вы ловко устранили конкурента по службе, Харл. Теперь я вижу вас насквозь. Душа у вас поистине нищая и поражена вирусом двуличия.
Парень пытался возразить. Я сухо прервал его:
— Мне скучно, сэр. Я потерял интерес к разговорам с вами.
Я отвернулся. Харл зашагал к плантациям Вахргаджа.
V
Я не стал дожидаться авто и не вернулся в город.
Я двинулся пешком на восток, к Бирме, чтобы ближе узнать настоящую жизнь. Меня не пугали джунгли и тигры. В Вахрадже я видел людей жаднее и хитрее тигров.
Люди Востока относились ко мне необычайно гостеприимно, лишь только убеждались, что я не сборщик налогов. Я вспоминаю небольшое поле, засеянное ячменем, с несколькими стройными пальмами, задумчиво застывшими на фоне тропического леса. Здесь стояла живописная хижина. Я попросил напиться. Индиец-хозяин ласково сказал:
